Лунный камень [текст оригинала] - Страница 110

К оглавлению

110

Выйдя из комнаты мисс Рэчел, я остановилась на минуту на площадке посмотреть, не испачкала ли я краской свое платье. Проходившая мимо Пенелопа Беттередж (единственная служанка, с которой я находилась в дружеских отношениях) увидела, что я делаю.

«Вам нечего беспокоиться, Розанна, — сказала она: — краска на двери мисс Рэчел высохла уже несколько часов назад. Если бы мистер Сигрэв не велел караулить наших спален, я бы ему сказала об этом. Не знаю, как вы, но я никогда в жизни еще не была так оскорблена!»

Пенелопа была горячего нрава. Я успокоила ее и переспросила о краске на двери, будто бы высохшей, по ее словам, уже несколько часов.

«Откуда вы это знаете?» — спросила я.

«Вчера я была все утро с мисс Рэчел и с мистером Фрэнклином, — ответила Пенелопа: — смешивала для них краски, покуда они заканчивали дверь. И я слышала, как мисс Рэчел спросила, высохнет ли дверь к вечеру, к приезду гостей. А мистер Фрэнклин покачал головой и сказал, что она высохнет не раньше, чем через двенадцать часов. Уже давно прошла пора завтрака — было три часа дня, когда они кончили. Что говорят ваши подсчеты, Розанна? Они говорят мне, что дверь должна была высохнуть сегодня в три часа утра».

«Не ходили ли вчера вечером дамы смотреть на дверь? — спросила я. — Мне показалось, будто мисс Рэчел предостерегала их, чтобы они не выпачкались о дверь».

«Никто из дам не мог смазать краски, — ответила Пенелопа. — Я оставила мисс Рэчел в постели в двенадцать часов в прошлую ночь. Уходя, я посмотрела на дверь, и тогда на ней не было никакого пятна».

«Не следует ли вам сказать об этом мистеру Сигрэву, Пенелопа?»

«Я ни слова не скажу, чтобы помочь мистеру Сигрэву!»

Она пошла заниматься своими делами, а я — своими. Мое дело, сэр, было постелить вам постель и убрать вашу комнату. Это был мой самый счастливый час за весь день. Я обычно целовала подушку, на которой всю ночь покоилась ваша голова. Кто бы ни убирал вашу комнату после меня, никто так хорошо не сложит ваших вещей. Ни на одной безделушке в вашем несессере не было ни малейшего пятна. Вы не замечали этого, как не замечали и меня… Простите меня, я забываюсь. Потороплюсь и буду продолжать.

Ну, я пошла в то утро заниматься своим делом в вашу комнату. На постели лежала ночная рубашка в том виде, как вы ее сбросили. Я стала ее складывать — и увидела на ней пятно от раскрашенной двери мисс Рэчел!

Я была так испугана этим открытием, что выбежала с ночной рубашкой в руках по задней лестнице и заперлась в своей комнате, чтобы рассмотреть эту рубашку в таком месте, где никто бы не мог мне помешать.

Как только я пришла в себя, мне вспомнился мой разговор с Пенелопой, и я сказала себе: «Вот доказательство, что он был в гостиной мисс Рэчел между двенадцатью и тремя часами в нынешнюю ночь!»

Не скажу вам прямо, какое подозрение первым пришла мне в голову, когда я сделала это открытие. Вы только рассердились бы, а если вы рассердитесь, то, может быть, разорвете письмо и не станете читать дальше.

Достаточно, с вашего позволения, сказать только одно: обдумав все, я решила, что это невероятно — по причине, о которой я скажу вам. Если бы вы были в гостиной мисс Рэчел в такой час ночи и мисс Рэчел знала это (если бы вы имели сумасбродство забыть, что следует остерегаться невысохшей двери), она сама напомнила бы вам об этом, она не позволила бы вам унести с собой такую улику против нее, которая была сейчас перед моими глазами. В то же время, признаюсь, я не была совершенно уверена, что мои подозрения ошибочны. Не забудьте, что я призналась в своей ненависти к мисс Рэчел, и постарайтесь, если сможете, представить себе, что во всем была частица этой ненависти. Кончилось тем, что я решила оставить вашу ночную рубашку у себя, ждать, наблюдать и смотреть, какое употребление могу я из этого сделать. В то время — не забудьте этого, пожалуйста, — мне и в голову не приходило, что вы украли алмаз…»

Тут я снова прервал чтение письма.

Места, где несчастная женщина делала мне свои признания, я читал с неприятным удивлением и, могу по совести сказать, с искренним огорчением. Я жалел, искренне жалел, что набросил тень на ее память, прежде чем прочитал хоть строчку из ее письма. Но, когда я дошел до вышеприведенного места, признаюсь, я почувствовал, что все более и более раздражаюсь против Розанны Спирман.

— Дочитывайте остальное сами, — сказал я, протягивая Беттереджу письмо через стол. — Если есть там что-нибудь, о чем я должен узнать, вы сможете мне это сказать.

— Понимаю вас, мистер Фрэнклин, — ответил он, — и это вполне естественно с вашей стороны. Помоги боже нам всем, — прибавил он, понизив голос, — но ведь это также было естественно и с ее стороны.

Продолжаю списывать с оригинала письма, находящегося сейчас в моих руках:

...

«Решив оставить вашу ночную рубашку у себя и посмотреть, как поступят с ней моя любовь или моя ненависть (право, не знаю, что) в будущем, — мне следовало прежде всего придумать, как бы мне ее спрятать, не подвергаясь риску, что об этом узнают.

Единственный выход — сшить другую ночную рубашку, точно такую же, до субботы, когда в дом приходит прачка со своей записной книжкой.

Я побоялась отложить дело до следующего дня (пятницы) из боязни, не случилось бы чего в этот промежуток, и решила сшить новую ночную рубашку в тот же день (четверг), когда я могла бы, если бы хорошенько сыграла свою роль, выкроить для этого свободное время. Но прежде всего было необходимо (заперев вашу ночную рубашку в комод) вернуться в вашу спальню — не столько для того, чтобы закончить уборку (Пенелопа сделала бы это для меня, если бы я попросила), сколько для того, чтобы узнать, не запачкали ли вы краской на ночной рубашке постель или какую-нибудь мебель в комнате.

110