Лунный камень [текст оригинала] - Страница 125

125

Как бы в вознаграждение за эту вторую неудачу, Годфри вскоре после этого получил трогательный и в денежном отношении весьма значительный знак любви и уважения одной из многочисленных своих почитательниц. Богатая пожилая дама, чрезвычайно уважаемая в «Комитете материнского попечительства» и большая приятельница мисс Клак (которой она, кстати сказать, не отказала ничего, кроме траурного кольца), завещала чудному и достойному мистеру Годфри пять тысяч фунтов. Получив это приятное добавление к своим скромным денежным ресурсам, он, говорят, почувствовал необходимость немного отдохнуть от своих благотворительных трудов и, по предписанию доктора, должен был «отправиться на континент, поскольку это могло принести пользу его здоровью». Если он мне нужен, следовало нанести ему визит, не теряя времени.

Я тотчас отправился к нему.

Но та же роковая судьба, которая заставила меня опоздать на один день к сыщику Каффу, заставила меня опоздать на один день и к Годфри. Он уехал накануне утром в Дувр. Он отправлялся в Остендэ, и слуга его думал, что он поедет в Брюссель. Время его возвращения не было установлено, но во всяком случае он пробудет в отсутствии не менее трех месяцев.

Я вернулся к себе, немного упав духом. Трое из гостей, бывших на обеде в день рождения (и все трое исключительно умные люди), были далеко от меня как раз в то время, когда мне так важно было поговорить с ними. Свои последние надежды я возлагал теперь на Беттереджа и на друзей покойной леди Вериндер, которых я мог еще найти живущими по соседству от поместья Рэчел.

На этот раз я отправился прямо во Фризинголл, так как этот город был теперь центральным пунктом моих розысков. Я приехал вечером — слишком уже поздно, для того чтобы увидеться с Беттереджем. На следующее утро я отправил к нему посыльного с письмом, прося его приехать ко мне в гостиницу так скоро, как только возможно.

Отчасти для того, чтобы сократить время, отчасти для того, чтобы доставить удобство Беттереджу, я предусмотрительно послал своего гонца в наемной карете и мог надеяться, если не случится никаких помех, увидеть старика менее чем через полчаса. А в этот промежуток я решил опросить тех из гостей, присутствовавших на обеде в день рождения, кто был мне лично знаком и находился поблизости. То были мои родственники Эблуайты и мистер Канди. Доктор выразил особое желание видеть меня и жил он на соседней улице. Итак, я прежде всего отправился к мистеру Канди.

После того что рассказал мне Беттередж, я, естественно, ожидал увидеть на лице доктора следы серьезной болезни, которую он перенес. Но я не был готов к перемене, какую увидел в нем, когда он вошел в комнату и пожал мне руку. Глаза его потускнели, волосы совершенно поседели, лицо покрылось морщинами, спина сгорбилась. Я глядел на прежде подвижного, болтливого, веселого маленького доктора, вспоминал его невинные светские погрешности и бесчисленные шуточки и не находил в нем ничего прежнего, если не считать склонности к смешному щегольству. Человек этот был только обломком былого, но одежда его и украшения (словно в жестокую насмешку над переменой, совершившейся в нем) были так же пестры и ярки, как прежде.

— Я часто думал о вас, мистер Блэк, — сказал он, — и искренне рад наконец снова вас увидеть. Если я смогу сделать что-нибудь для вас, пожалуйста, распоряжайтесь мной сэр, пожалуйста, распоряжайтесь мной!

Он произносил эти обычные светские любезности с ненужной поспешностью и жаром, проявляя любопытство узнать, что привело меня в Йоркшир, которое совершенно (я сказал бы, по-ребячески) не способен был скрыть.

— Я недавно побывал в Йоркшире и теперь снова явился сюда по делу довольно романтическому, — сказал я. — В этом деле, мистер Канди, все друзья покойной леди Вериндер принимали некоторое участие. Вы помните таинственную пропажу индийского алмаза около года назад? Недавно открылись обстоятельства, подающие надежду, что этот алмаз можно отыскать, и я как член семьи принимаю участие в розысках. В числе трудностей, встреченных мной, есть и необходимость снова собрать все показания, какие были собраны раньше, и как можно больше их, если возможно. Некоторые особенности этого дела требуют как можно точнее установить все, что случилось в доме леди Вериндер вечером в день рождения мисс Рэчел. И я осмеливаюсь обратиться к друзьям ее покойной матери, которые присутствовали при этом, помочь мне своими воспоминаниями.

Едва я дошел до этого места, как вдруг остановился, ясно увидев по лицу мистера Канди, что опыт мой совершенно не удался.

Маленький доктор тревожно покусывал кончики своих пальцев все время, пока я говорил. Его тусклые, водянистые глаза были устремлены на мое лицо с таким бессмысленным выражением, которое было очень мучительно видеть. Невозможно было угадать, о чем он думает. Ясно было только одно, что после двух — трех первых слов он перестал меня слушать. Единственная возможность заставить его прийти в себя заключалась в перемене предмета разговора. Я попытался немедленно заговорить о другом.

— Вот что привело меня во Фризинголл! — сказал я весело. — Теперь, мистер Канди, ваша очередь. Вы поручили Габриэлю Беттереджу сообщить мне…

Он перестал кусать пальцы и вдруг повеселел.

— Да, да, да! — воскликнул он с жаром. — Вот именно! Я поручил сообщить вам!

— И Беттередж сообщил мне в письме, — продолжал я, — что вы хотели что-то сказать мне, как только я приеду в эти места. Ну, мистер Канди, вот я здесь!

— Вот вы и здесь! — повторил доктор. — И Беттередж был совершенно прав. Я хотел что-то вам сказать. Я дал ему это поручение. Беттередж — человек удивительный. Какая память! В его годы — какая память!

125